Показывая один кирпичный завод

О том, что именно рядом с селом Веселое есть завод, на котором работает 60 человек, ставший предметом зависти жителей других сел, где работы нет совершенно, я узнала несколько дней назад от моей новой знакомой. Мне очень понравился её слегка запущенный и неоштукатуренный дом с беспорядочным палисадником, и я постучала в ворота, чтобы узнать, дома ли хозяева и спросить, не соглашатся ли они сфотографироваться на фоне своего строящегося дома. Был выходной, но меня уже перестало удивлять, что дома оказалась только молодая женщина с двумя детьми. Муж её уже около полугода был где-то в России на заработках, видимо, много не зарабатывал: у них уже больше семи лет не получалось достроить дом.

Женщину звали Тамара. Фотографироваться она отказалась, её лицо выражало неодобрение, относящееся к моему любопытству. Зашла речь о работе, и я узнала, что она, в отличие от многих сельских женщин, все будние дни проводит на заводе, оттого сад у неё не ухоженный, и в доме нет того порядка, который бы позволил ей меня пригласить на кофе. Как оказалось, Тамара работает на кирпичном заводе, расположенном в 40 минутах ходьбы от её дома, том самом желанном месте трудоустройства, о котором мне уже приходилось слышать от её односельчан. Завод предоставлял рабочие места для женщин из Веселого и других сел, и, поскольку вокруг никакой другой работы с регулярной зарплатой не было, очень и очень многие считали счастьем туда устроиться.

Работа эта ценилась столь высоко, что на свободные рабочие места старались пристроить самых близких родственников и в одной бригаде обычно работали сестры или мать с дочерьми. Еще я узнала, что завод этот был заложен в семидесятых, в девяностые разорен и закрыт на несколько лет и лишь с 1997-го возобновил свою работу уже как частное предприятие с совершенно новым руководством.

Мы лишь слегка коснулись условий работы на заводе, как неожиданно для меня Тамара повеселела и предложила мне приехать к ней во время рабочего дня, посмотреть, как она и её сестры работают. Я тут же согласилась, не стала ей более докучать, и уже на следующий день шла через небольшую рощу, мимо распаханных широких холмов в указанном мне направлении.

На заводе я оказалась в первой половине рабочего дня. Поскольку я прежде никогда не видела кольцевой печи, работающей на угле, как в начале 20 века, медленного подвисного транспорта, сырой кирпичной массы и поддонов с готовым кирпичом, мне захотелось узнать как можно больше подробностей о производстве и побывать всюду. Рабочим и охране мое появление показалось из ряда вон выходящим событием. Все сочли нужным со мной познакомиться, многие с недоверием косились на камеру и мне пришлось заверять каждую и каждого, что я не журналистка, и фотографии не появятся в на следующий день в газете. Одна женщина была крайне взволнована, потому что решила, что любая публикация неизбежно приведет к закрытию завода: «Он ви тут нафотографуєте, так завод одразу прикриють. Вам-то воно ніби ви щось наскандалили, а у п’яти сіл із висілками роботи вже не буде. Так що мене не фотографуйте і краще пошвидше йдіть!». Некоторые женщины говорили, что фотографировать за работой все равно, что выставить на смех, и что просят меня никому эти фотографии не показывать. Но многие сразу же начинали хвалить завод и заверять, что лучшей работы вокруг не найдешь, они очень рады именно тут работать и готовы сфотографироваться.

Скорее всего, именно благодаря нарочито приятным отзывам Тамары и её сестер завод, хоть и показался мне частично заброшенным, - но в то же время довольно ухоженным и даже приятным для глаз. Хорошее настроение, общительность, возможно, свидетельствовали о том, что некоторые рабочие гордятся этим производством.

Воспоминания о визите на кирпичный завод далеко не во всем совпадают с фотографиями, которые после него остались.  Мне запомнился разительный контраст между  новым производством (аккуратно сложенные крупнозернистые кирпичи, черные острова угля и шлака, просторный навес для естественной сушки, даже столы со скудной закуской, за которыми можно отдохнуть во время рабочего перерыва) и следами бывшего тут 20 лет назад завода (заброшенный грузовик, покосившиеся здания, разбитое и неиспользуемое более оборудование, ржавые подшипники и тележки).

Фотографии не передают впечатлений, связанных с атмосферой утерянного прошлого или, скорее, наследия некоей отжившей свое традиции. Осколки былого производства и связанные с ним сюжеты постоянно всплывали во всех разговорах. Прежде тут была столовая, где можно было пообедать. Теперь перекусить можно прямо на улице или в продолговатой комнате, примыкающей к раздевалке. Кухни нет, и обед нужно приносить с собой. На таких, считавшимися вредными производствах, в советское время каждому рабочему ежедневно полагалось бесплатное молоко в «лечебно-профилактических» целях и значительная надбавка к зарплате «за вредность». Сейчас о подобном и речи нет. Более того, производство словно перестало в глазах рабочих быть вредным.

На мой вопрос на счет молока Тамара рассмеялась и сказала, что о старом заводе вообще вспоминать нет смысла, и что работа была тяжелой, потому рабочим и полагались льготы. Сейчас завод, мол, выживает, как может, и работники благодарны дирекции за то, что своевременно получают свой минимальный оклад. Все, кто говорил со мной о заводе, также упоминали, что его мощности и производительность прежде были намного выше, а сейчас он значительно уступает любому современному производству.

Не современный, а исключительно разрушенный советский завод упоминался в связи с жалобами на невыносимо тяжелый труд. Работа на нем была настолько тягостной, что только женщины могли справиться с ней, большей частью монотонной работой, состоящей в погрузке и разгрузке кирпича. Мужчины выдерживали несколько недель и уходили на менее доходные должности. Однообразные постоянные нагрузки женщина еще может выдержать, а мужчина быстро теряет форму, заверяли меня охранники.

Мне так и не удалось поговорить с рабочими, которые работали на старом заводе. Не знаю даже, есть ли кто-то из них на заводе теперешнем. Кратко упоминая преимущества государственного завода, рабочие жаловались на невыносимые условия труда, на огромную усталость, на то, что никто в те годы не мог продержаться на работе больше пяти лет, а женщина за год такой работы заболевала, менялась и изнашивалась. Прежнее производство словно тень действующего, его «ложный синоним» стало объектом критики, хранилищем для активного забывания сегодняшних условий труда. Негативные отзывы, словно по волшебству,  не распространилась на сегодняшнее производство. Оно будто нуждалось в защите и не подлежало критике.

Или оно на взгляд рабочих достаточно красноречиво само свидетельствовало против себя, так что любые комментарии казались излишними? Правда, мне, впервые оказавшейся на кирпичном заводе, эти свидетельства мало о чем говорили. С кем бы из женщин я не заговаривала о возможных нарушениях условий их труда, они предпочитали отвечать односложно, молчать, говорить сочувственно о собственнике завода или же, что происходило чаще всего, описывать свою любовь к работе и умение трудиться.

Сестра Тамары, Олеся, сказала мне о том, что она даже во сне видит, как трудиться, после рабочего дня еще 6-7 часов делает все по дому, совсем не устает и может работать еще больше.  Любая работа для неё лучше безделья, и на заводе она отдыхать себе не позволяет, сокращая обеденный перерыв до 30 минут. Подобное мне пришлось выслушивать многократно. В конце концов, мне начало казаться, что этот повторяющийся мотив - ни что иное,  как признак полного изнеможения, симптом хронической усталости.

Водитель автопогрузчика спит во время обеденного перерыва. Ко мне подходит охранник и говорит о том, что водитель «москаль» и не умеет работать, -  ему бы только поспать. Если бы он был родом из их села, он бы глаз не сомкнул, нашел бы, чем себя занять.

Ни одна фотография не расскажет о вездесущей густой красной пыли, забивающейся в складки одежды, мешающей дышать. Фотографии также умалчивают о том, что этот завод во многом продолжает быть для меня тайной, потому что никто из рабочих не захотел рассказать о размерах своей зарплаты и даже сообщить мне точную норму выработки. Тамара показала мне весь завод, и большую часть экскурсии она, практически не нарушая молчания, обращала мое внимание на те или иные детали, которые я фотографировала толком не понимая, что именно я снимаю. Сейчас, когда я просматриваю эту серию фотографий, мне кажется, что мой личный опыт может сообщить намного меньше, чем опыт самой реальности, запечатленный на отдельных кадрах.

Читая о производстве кирпича, я нахожу все больше подтверждений моим опасениям по поводу бесправного положения всех работающих на этом сельском заводе. Также постепенно мне становится ясно, что подобное использование ручного труда сегодня – постыдный анахронизм, и выдержать этот рабочий процесс могут лишь единицы.  Воспоминания о том дне и разговорах с рабочими свидетельствуют об обратном.

Присутствие разных эпох на заводе нашло свое отражение в способе говорить о труде минувшем и теперешнем. И если в прошлом труд казался невыносимым, не смотря на наличие минимальных облегчающих его условий (безопасность труда, столовая, регулированное время работы и отдыха), то сегодняшний труд, при всем отсутствии этих условий (с ненормированным рабочим днем, без льгот, без договоров, без каких-либо гарантий и защиты) словно чудом, оказался в выигрышном положении.

Вспоминаю, что в тот день, когда я фотографировала, мне вначале очень захотелось поверить хорошим отзывам рабочих об «обновленном» заводе. Однако постепенно я почувствовала неладное в том числе и потому что многие вопросы оставались без ответа. Однако упорный оптимизм моей знакомой и её коллег все же заставил меня в тот день поверить в возможность любви к подобной работе, даже в её легкость. Ведь все жалобы на усталость, изнашивание касались исключительно старого, советского завода.

Чем больше я возвращаюсь к этим кадрам, тем более ослабевает связь между моими первыми впечатлениями, высказываниями изображенных на фото людей и достоверностью, на которую претендует фотография. Вездесущая тяжелая кирпичная пыль, мгновенно забивающаяся в складки одежды, затрудняет дыхание, но она причиняет неудобства на грани боли в зоне активных воспоминаний, там, где дела минувших дней, вероятно, позволяют ощутить свое положение во всей его полноте.

2012. Текст опубликован в #4 украинского журнала «Спильне».